Детский портал - Дом детей - Первый для детей

Былины

  • Список тем link
  • Русские народные былины

    Былины: Михайло Данилович

    Как во славном-то во городе во Киеве,
    У ласкова князя у Владимира
    Заводилось пированьице, почестен пир.

    А и все на пиру да напивалися,
    А и все на честном да приедалися,
    Да и все на честном ведь прирасхвастались:
    А иной же-то хвастал широким двором,
    А другой-от-то хвастал золотой казной ,
    А другой-от-то хвастал добрым конем,
    Да другой-то хвастал силою могучею;
    Только глупой-от ведь хвастал молодой женой.

    И сидит молодец, да он не пьет, не ест,
    А не пьет да он не ест, да он не кушает,
    И ничем же молодец да ведь не хвастает,
    И повесил молодец да буйну голову —
    Еще на имя Данила свет Игнатьевич.

    Еще это князь Владимиру не показалося.
    По середу кирпичному он запохаживал,
    Да он белыма руками заразваживал,
    Да он желтыма кудрями запотряхивал:
    — А что же ты, Данилушка Игнатьевич,
    А не пьешь, да ты не ешь, да ты не кушаешь,
    И ничем же ты, Данило, ведь не хвастаешь?

    Тогда стал тут Данило на резвы ноги,
    Тогда кланялся Владимиру до сырой земли:
    — Еще чем мне-ка, Владимир-князь, ведь хвастати?
    Ни двора-то у меня широкого не было,
    Золотой у меня казны ведь не случилося,
    А и сила-та была ведь во мне ровная.
    Ведь служил я у тебя да пятьдесят годов,
    Да убил я тебе ведь пятьдесят царёв,
    А мелкой силы убил — да той и смету нет.
    Теперь отроду мне стало девяносто лет1:
    Ты спусти-тко, спусти, Владимир, в монастырь пречестные
    Да во те ли спусти во кельи низкие,
    Да спасти мне-ка, спасти да душу грешную!

    А ответ держал Владимир-князь:
    — Ой, нельзя, нельзя спустить тебя, Данилушко:
    Еще некому делать ведь защиты всему Киеву.

    И во второй раз просил Данилушко Игнатьевич:
    — Да спусти же ты, Владимир, в монастырь пречестные,
    Да во те-то ты спусти во кельи низкие,
    Да спасти мне-ка, спасти да душу грешную! —
    Говорил же тут Данило да Игнатьевич:
    — А и будет те ограда белокаменной,
    Да и будет те защита всему Киеву:
    Есть ведь у меня да сын Михайлушко.

    И тогда пустил его Владимир в монастырь пречестные,
    Да во ты и-то спустил во кельи низкие.

    А узнали тут как те цари неверные,
    Что во Киеве богатыри ушли в монастыри2.
    Приходит тогда туда неверный царь,
    Приносил ведь он книгу настольную3,
    Еще требует, собака, поединщины.

    Выходил Владимир-князь да на высоко крыльцо,
    Да смотрел Владимир-князь да во все стороны:
    У собаки ведь силы-то в чистом поли
    Будто облако ходячее нагонено.
    И тогда Владимир-князь зачал почестен пир,
    Что на всех князей, на всех бояр,
    Да на всех полениц-то удалыих,
    Еще на весь-то народ да православныий.

    Дак и все ведь на пиру-то напивалися,
    Да и все ведь на честном да наедалися.
    Говорил тогда Владимир-князь в первой након:
    — Уж вы ой еси, князи мои, бояра,
    Да вы ой еси, поленицы да удалые,
    Еще весь-то вы народ да православныий!
    А и кто бы то ведь съездил да в чисто поле,
    Да пересчитывать силы неверные?
    А и в ту пору было, в то время? —
    Большой ведь хоронится за среднего,
    Еще средний-от хоронится за младшего,
    А от младшого Владимиру ответу нет.

    Говорил же ведь Владимир во второй након,
    Да и говорил ведь он и во третий након.
    А и в тую пору было, во то время
    Выходил тут дородный добрый молодец
    Из-за того стола ведь белодубова,
    Еще на имя Михайло да Данилович.
    Понизёшенько он Владимиру поклоняется
    Помалёшеньку ко Владимиру подвигается:
    —Ты пусти-тко, спусти, Владимир-князь, в чисто поле,
    Пересчитывать-то ведь силы неверные.

    А ответ таков держал ему Владимир-князь:
    — Ой же ты, Михайло да Данилович,
    А и ростом-то ведь ты же есть малешенек,
    Да и разумом-то ты же есть глупёшенек;
    Тебе от роду, Михайло, те двенадцать лет,
    Потеряшь ты, брат  Михайло, свою голову.

    А и то ведь Михайлу да не показалося,
    Еще скоро он пошел по середы кирпичные,
    Широко отворял он двери на пяту,
    Запирал он ты и двери крепко-накрепко,
    А двери-то на щепочки все рассыпалися,
    Да и двери-то ведь те да покололися,
    И вся эта палата зашаталася,
    Да едва эта палата не разрушилась.
    Еще скоро он пошел да на широкой двор,
    Да скорее того пошел он к своей матери.
    Да седлал, да он уздал да лошадь добрую,
    И поехал наш Михайло во чисто поле,
    В чисто поле поехал, он раздумался,
    Что я не съездил к свооему родителю,
    Да не взял от его благословленья-то да полного.

    Поворачивал добра коня ко монастырю пречестному,
    Да ко тем ли да ко кельям низкиим,
    А в ту пору мать сыра земля да зазыбалася,
    Старо старчище Данилище засовалося:
    — А не мой ли ведь приехал да Михайлушко?
    А куда, Михайло, едешь, куда путь держишь?
    — Еду ведь я, бачка, да во чисто поле,
    Пересчитывать-то ведь силы неверные.

    Ответ держал старо старчище Данилище:
    — Этая-то должность не твоя бы есть.
    Не пустил бы я тебя да во чисто поле.
    И тая заповедь положена тяжелая,
    Да и застава положена великая4.
    Тебе от роду, Михайло, те двенадцать лет;
    Да потеряешь ты, Михайло, свою голову!

    А и то ведь как Михайле да не показалося.
    Скоро поворачивал добра коня в чисто поле;
    И рыкал то старо старчище Данилище гласом громкиим:
    — Стой-ко ты, Михайло, да удержи коня,
    Да возьми-тко от меня благословленье полное.
    А поедешь ты, Михайло, во чисто поле,
    Выедешь ты на шеломя на окатисто,
    А по-русскому, на гору да на высокую,
    Да кричи-тко ты, Михайло, во всю голову,
    Еще требуй-ко ты Бурушка косматого:
    — Ай, который же служил ты мойму батюшки,
    Послужи-тко ты теперь сыну Михайлушке!

    Прибежит тут конь да ведь косматыи,
    Стоит он на горе да на высокия.
    Да отмерь-ко ты, Михайлушко, как пять локоть5,
    И копай-ко ты, Михайло, мать сыру землю?,
    Да во сторону копай да ты во восточную:
    А и тут сбруя да ведь богатырская.

    Тогда выехал Михайло на шеломя окатисто,
    Да крычал Михайло во всю голову,
    Еще требовал он Бурушка косматого:
    — Ай, который же служил ты мойму батюшке,

    Послужи-тко ты теперь сыну Михайлушке!

    Да отмерял тут Михайло как ведь пять локоть,
    Да во сторону копал да он во восточную,
    И копал Михайло да мать сыру землю?,
    Находил он тут всю сбрую богатырскую,
    И тогда уж он поехал во чисто поле.
    Забренчала его палица боевая,
    Засвистела его сабля, сабля вострая.

    Выходило старо старчище Данилище на зеленый луг,
    Да просил он спаса с богородицей:
    — Ты, спаса всемилослива богородица!
    Да прими-тко ты моленье пустынное,
    Да прими-тко ты моленье скоро-на-скоро,
    Помоги-тко ты сыну Михайлушке:
    Исполнят он все да дела добрые,
    Еще делат он защиту всему Киеву.

    Только в тую было пору, в то время
    Доброй конь у Михайла провещился:
    — Бей-ко ты, Михайло, силу с крайчику,
    Не заезжай-кося, Михайло, в силу в матицу6;
    А и копают тут уланове7 три погреба,
    А три погреба копают тут глубокие,
    И становят тут у погреб копья острые,
    Еще первой-от я погреб так перескочу,
    Ведь и другой-от я погреб да перескочу,
    А третьего мне-ка погреба не перескочить.

    И бьет Михайло тут коня по тучным бедрам:
    — Ах ты конь, мой конь, травяной мешок!
    Не хочешь ты послужить мне-ка времени малого!

    Да начал коня приправливать во силу да в матицу:
    Первой-то погреб его конь перескочил,
    Да и другой-от он погреб ведь перескочил,
    А третьего-то он погреба не перескочил —
    И упал ногами он да задними,
    Уронил Михайла он в глубок погреб,
    Только не пал тот на копья вострые.

    Набиралися уланове поганые,
    Да вязали ведь его за руки белые,
    Да теми петлями ведь шелковыми,
    И ковали, ковали да во железа тяжелые,
    Ведь резвы ноги ковали Михайловы,
    И повели-то его ко царищу ко Уланищу.

    Только молится Михайло спасу с богородицей:
    — Ты не дай-кося меня поганым на поруганье,
    Буду я служить да с веку до веку
    Да за тую я за веру за крещеную,
    Да за церкви я служить буду за божие!

    А тогда ведь у Михайлы вдвое-втрое силы прибыло,
    Разорвал он петли-то шелковые,
    Да сломал железа он тяжелые,
    Ухватил он ведь ослядь тележную,
    Да и почал ведь он ослядью помахивать.
    Как вперед-то он махнет — так тут-то улица,
    А назад-то отмахнет — так переулочек.

    И узнала тут его конь-лошадь добрая,
    Прибегала со всей со сбруей богатырскою,
    И садился тут Михайло на добра коня,
    Заводил он силы пересчитывать,
    Пересчитывать тут силы с крайчику,
    Да полонить те силы тут да с края на край.
    И поехал он к царищу ко Уланищу,
    И отсек царищу он да буйну голову,
    Положил он тую голову на копье вострое,
    Сам он голове-то удивляется:
    — Ведь ушища-та у царища — будто блюдища,
    А глазища-та у царища — быдто чаши пивные,
    А носище-то у царища — быдто палица боевая.

    Да и едет тогда Михайло по чисту полю?.
    И ходит тут-то старо старчище Данилище
    Да со той ли со клюкою со железною,
    Еще тая-та клюка да сорока пудов,
    А старик-от сам ведь приговаривал:
    — Ой же вы еси, уланове поганые,
    А убили у меня вы сына Михайлушка!

    Тут приехал сам Михайло близ его,
    Да крычал ему он гласом громкиим:
    — Что ты еще, старой, тут-то делаешь?

    А ответ держал старо старчище Данильшо:
    — Ой же ты, улановин поганыя,
    Да подвинься-ко сюда, да ко мне старому,
    Так рассеку я тя клюкой и с конем надвое!

    А скрычал Михайло гласом громкиим,
    Еще громкиим он гласом, да ребячиим:
    — Стой-кося ты, монах, да удержи коня,
    Приздыни-тко ты свой колпак шелковыя8,
    Тогда да увидишь, кого надобно.

    Приздынул монах колпак шелковыя,
    Подъезжал тогда Михайло близ его,
    Тут во-первых опознал своего Бурушка,
    Во-вторых, опознал сына Михайлушка:
    — Ты куда, Михайло, едешь, куда путь держишь?

    — Еду я, бачко, ведь во Киев-град.
    Был же я ведь, бачко, во несчастии:
    Пересчитывал я силы ведь поганые,
    В глубоки погреба ездил — убит не был:
    Видно ваши-ты молитвы да пустынные
    Ведь последовали к спасу многомилосливу!
    Да поди-тко ты, бачко, во монастырь пречестные,
    Да моли-тко ты, моли бога по-прежному,
    А сам-от я поеду ведь во Киев-град.

    Да во Киев град заехал не воротами —
    Через стену заехал он городовую,
    Через башню он заехал наугольную,
    И вязал коня к кольцу он золочёному.

    Выходил тогда Владимир со Апраксией,
    И дивилися голове-то тут улановой.

    Так тогда уж вот завелся там почестен пир,
    Что на всех князей пир, на бояр-то ведь,
    Да на все и полениц-то удалыих.

    КОНЕЦ

    Богатырь-малолетка Михайло Данилович совершает подвиг, который поразил не только князя, но и Данилу Игнатьевича — в прошлом бывалого воина. Богатырь не ведает робости — не внимает предупреждениям своего вещего коня; и хотя предсказания сбываются, но все же герой побеждает врагов. Сложение былины относится к XII веку. Академик Б. А. Рыбаков связал былину с боевым сражением русских сил против половцев под Лубном.

    1. Теперь отроду мне стало девяносто лет… — Раньше певец называл Данилу Игнатьевича «молодцом». Это — бессознательное следование певца обыкновению так именовать всякого богатыря.

    2. Что во Киеве богатыри ушли в монастыри… — Ушел один богатырь, а говорится обо всех. Либо речь идет о том, что с Данилой постриглись в монахи и другие воины, либо это оговорка певца, который понаслышке знал о том, что в монастырь уходили другие воины.

    3. Приносил ведь он книгу настольную… — Вероятно, речь идет о какой-то гадательной книжке, по которой неверный царь решил избрать для поединка удобное и счастливое для себя место и время.

    4. Да и застава положена великая… — Слово «застава» здесь имеет смысл — обет, обязательство, запрет.

    5. Локоть — мера длины от конца среднего пальца до локтевого сгиба.

    6. Не заезжай-кося, Михайло, в силу в матицу… — Матица — главная потолочная балка, проходящая посередине. Конь советует Михайлу не заезжать в самую гущу врагов, в середину их.

    7. Уланове — конные воины с копьями. Отсюда имя царя — Уланище.

    8. Приздыни-тко ты свой колпак шелковыя… — Речь идет о клобуке Данилы, ставшего монахом. Богатырь говорит отцу, чтобы тот приподнял (приздынул) клобук и признал его.

  • Список тем link
  • Понравилось? Оставьте отзыв об этом материале!